Побег в Тоскану [litres] - Кэт Деверо

уходит. Я сижу на кровати, удивляясь себе. Неужели я и правда сделала это? Неужели я действительно сделала этому великолепному мужчине непристойное предложение? Неужели он ответил согласием? Никогда в жизни мне еще не случалось совершать столь смелых поступков, да и возможностей проявить смелость выпадало не так уж много. На первом курсе я, бывало, неплохо проводила время, но все ограничивалось обжиманиями в баре колледжа и попытками не выпасть из хилой односпальной кровати. Ничего общего с ночью взрослой женщины в Сиене. А на втором курсе я познакомилась с Дунканом. Вот и все. И было это в… две тысячи шестом.

Две тысячи, мать его, шестом.

То есть тринадцать лет назад. Я уже успела забыть, что чувствуешь, когда спишь с кем-нибудь в первый раз. Я даже не могла припомнить, когда в последний раз спала с Дунканом, хотя была уверена, что ничего хорошего в ту ночь не произошло. А вдруг я все перезабыла? Вдруг я буду издавать странные звуки, или пукну в самый ответственный момент, или случайно попаду бедному Марко коленкой по яйцам? А вдруг я разнервничаюсь до полного паралича и ему придется везти меня назад, во Флоренцию, а до Флоренции не меньше часа езды, вдруг все это обернется чудовищно неловкой историей и я вообще больше не смогу смотреть Марко в глаза? При одной только мысли об этом мне становится плохо.

Я глубоко вдыхаю раз-другой, пытаясь обрести душевное равновесие. Надо на что-нибудь отвлечься, иначе и до панической атаки недалеко. Порывшись в сумке, я достаю телефон. Займу себя каким-нибудь дурацким видео с котиками или почитаю что-нибудь смешное. А потом вернется Марко, и все снова станет хорошо.

Но на котиков я даже взглянуть на успеваю. Экран извещает, что у меня пять новых сообщений. Все получены в последний час, все от Чарли.

Нервозность сменяется раздражением. Я набираю номер Чарли, и она отвечает после первого же гудка.

– Тори. Ну наконец-то.

– Чарли, в чем дело? Меня день не было на связи – а ты взяла и рассказала маме про книгу? Ты же знаешь, насколько это деликатный вопрос. Когда я просила тебя добыть бабушкин архив, я думала, что это и так понятно.

Чарли сопит. Я живо представляю себе, как тяжело вздымается ее грудь.

– Но тогда я думала, что ты пишешь какие-нибудь безобидные путевые заметки для дурачков. Я понятия не имела, что ты вознамерилась вытащить из шкафа бабушкины скелеты.

– Акилле не скелет, – возражаю я. – То есть формально, конечно, скелет, но не тот, что в шкафу. Он был хорошим человеком, бабушка любила его. Это красивая история, она случилась, когда мамы еще в проекте не было, так что не вижу проблемы.

– И все же она имеет право знать, что ты пишешь о нашей семье. О ее матери.

– Имеет, конечно, – раздраженно говорю я. – И я бы ей сама сказала, со всей деликатностью, на какую я способна, и в подходящий момент. Я бы даже дала ей почитать рукопись. Права вето у нее, само собой, нет, с чего бы? В книге про нее ни полслова. Я уточнила этот момент у Риченды, Риченда уточнила у Тима, а Тим – у своих юристов. Но теперь я даже не знаю, когда лучше рассказать маме про книгу, потому что ты забежала вперед и все ей выложила.

– Если ты не хотела, чтобы я с кем-нибудь поделилась твоими идеями, не надо было мне их излагать, – наставительно произносит Чарли.

– Согласна. Зря я тебе сказала. Но опять-таки, если мы с тобой не перезваниваемся каждый божий день, у тебя крышу сносит. По-моему, из нас двоих разбираться со своей жизнью надо не мне.

На том конце воцаряется молчание. Потом Чарли холодным, враждебным тоном, которого я от нее не слышала с подростковых времен, произносит:

– Ладно. Зря я сказала маме. Ты все равно не закончишь свою книгу. Дункан так думает, и я с ним согласна.

– Ты сказала про книгу Дункану?

– Разумеется. Он имеет право знать, что ты вытворяешь.

– Нет, не имеет. – Я стараюсь говорить спокойно, но губы дрожат. – Мы с ним разошлись. Что я, как ты выразилась, вытворяю, его никоим образом не касается. Мы больше не муж и жена.

– Это ты так думаешь, а он…

– Нет, Чарли, мы разошлись. Я не просто от него ушла – я переехала в другую страну. Я не ночую на диване в другой комнате, пока мы решаем, как быть дальше. Я купила билет на самолет в один конец и улетела из Шотландии. – Несмотря на всю чудовищность ситуации, она вдруг начинает казаться мне странно смешной. – Мне кажется, это разные вещи, – прибавляю я и очень неженственно хрюкаю.

– И это, по-твоему, смешно? – Чарли говорит так, будто играет леди Брэкнелл в третьеразрядном любительском спектакле, и я не выдерживаю. Я хохочу до колик, до слез.

– О господи… – я пытаюсь отдышаться, – извини.

– Надеюсь, тебе полегчало, – ядовито замечает Чарли.

– Полегчало. – Тут я слышу шаги в коридоре. Они все ближе. – Мне пора. Пока, Чарли.

– Но…

– Поговорим как-нибудь потом. Если у меня будет настроение.

Едва я успеваю нажать «отбой», как дверь открывается и входит Марко.

– Что-то случилось? – немного встревоженно спрашивает он.

– Все отлично. – Я медленно дышу, стараясь удержать рвущийся из меня смех.

Марко заботливо оглядывает меня и заключает:

– Ну хотя бы не плачешь.

– Прекрати! – повизгиваю я, утирая глаза.

– Что тебя так насмешило?

Я мотаю головой и похлопываю по кровати рядом с собой. Марко ставит пакет с покупками на ночной столик и садится.

– Ничего, – объясняю я. – Просто дурацкая семейная драма.

– Сочувствую. – Марко обнимает меня, и я приваливаюсь к нему. – Расскажи, если хочешь.

Его теплые руки обнимают меня, большой палец гладит кожу через тонкую ткань кофточки. Под пластами тревожности и смятения что-то всколыхнулось – что-то жаркое и слегка бесовское.

– Не хочу. – Я придвигаюсь ближе и легонько целую его в шею, под ухом. Марко дышит быстрее, обнимает меня крепче, а я покрываю неторопливыми поцелуями его ключицы, пробую его на вкус. Моя ладонь ложится ему на грудь, я ощущаю, как быстро и сильно бьется его сердце.

В общем, кажется, самое главное я все же не забыла.